Жизнь
Тиманн (фон) Бракель родился около 1535 года в уезде Экси Тартуского епископства в Ливонии. Его отец происходил из местного дворянского рода, во владении которого было много имений, в особенности в Тартуском епископстве и на Сааремаа (Oesel), а мать была родом из Липпе (в настоящее время район Северный Рейн–Вестфалия на северо-востоке Германии).
У Тиманна Бракеля была три брата: Отто, Даниэль и Герман, все трое выбрали по семейной традиции военную карьеру. Сын века Реформации, Тиманн решил стать священником и отправился в Виттенберг изучать теологию.
После завершения образования Бракель направился в Тарту (Dorpat).
Молодой священник в Тарту
Первой должностью молодого теолога в биографиях обыкновенно называют место придворного проповедника (concionator aulicus, Hofprediger) у тартуского епископа Германа фон Везеля. Так как епископ Везель был убежденным католиком, то поступление к нему в услужение Бракеля, получившего лютеранское образование, не представляется возможным. По крайней мере, с 1556 года Бракель служил капелланом эстонского прихода лютеранской Яановской церкви. Вероятнее всего, что он никогда не служил тартускому епископу лично, но работал в Тарту священником во время властвования епископа, таким образом, самое раннее, с октября 1552 года, когда Германа выбрали в Тарту епископом. Таким образом, начало жизни Бракеля как тартуского священнослужителя относится к промежутку между 1552 и 1556 годами. Этот отрезок времени может быть и предположительной датой, когда он прибыл в Тарту из Виттенберга.
В 1558 году в Ливонию вторглись русские войска, захватившие Тартуское епископство. Тарту сдался осаждавшим в июле 1558 года. Для Тарту и всей Ливонии наступили многострадальные и политически очень сложные десятилетия, Тарту подчинился почти на четверть века власти Москвы, претендующей стать новой державой (в 1582 году Россия уступила Тарту и Ливонию Польше). Для Бракеля уже в ближайшее время это означало конец тогдашней его жизни. В начале 1559 года, «незадолго до праздника введения Девы Марии в храм», то есть, до второго февраля 1559 года, молодой капеллан Яановской церкви был заключен под стражу и сослан с одним из братьев в Россию.
Арест произошел, по словам Бракеля, «из-за ложного обвинения одного московита в неслыханных вещах». О содержании обвинения и его причине можно только догадываться. Заключение под стражу было, вероятно, неожиданным, так как отбыть пришлось без зимней одежды.
Скорее всего, события объяснялись недоверием новых правителей Тарту по отношению к местным жителям, при этом дело могли усугубить возникшие или усугубившиеся среди жителей Тарту в новом положении разногласия (на почве различия сословий, народностей и вероисповеданий). Свою роль мог сыграть и характер самого Бракеля, который часто называли резким и бескомпромиссным – и в будущем он снова и снова попадал в конфликтные ситуации. Но маловероятно, что характер Бракеля сыграл здесь решающую роль, его заключение диктовалось самой репрессивной политикой России на только что завоеванной территории: уже осенью 1558 года жителей Тарту, не сдержав предыдущих обещаний, отправили на поселение в Псков, откуда они, правда, вернулись назад в январе следующего года (Бракеля среди них, вероятно, не было). В июне 1565 года произошли большие репрессии, в ходе которых в Россию отправили всех тартуских жителей, причем на этот раз на многие годы. Никакой связи «случая Бракеля» с репрессиями осени 1558 года не обнаружено.
«Крестная школа» в России
Бракеля и его брата отправили через Псков и Новгород в Москву «в самое лютое зимнее время, со связанными руками и ногами в железных оковах, тиранским способом и без малейшей жалости». В Пскове, месте первой их остановке, ссыльные получили помощь (теплые рукавицы, сапоги и немного денег) от двух местных русских, которые могли бы лютеранами – по словам Бракеля, их церковь была в России «тайной и скрытной». В Новгороде местный князь дал приказ освободить Бракеля и его брата от пут и оков.
В Москве, вероятно, находящийся под протекторатом высоких кругов, Бракель начал проповедовать слово божие в домах сосланных туда жителей Тарту и других ливонцев, стал давать причастие, крестить детей, утешать больных и т.д., другими словами, по возможности работать пастором для местных лютеран и западных христиан, у которых до того времени, очевидно, не было священника. Про эту деятельность во время заточения в Москве Бракель сам сказал так: «И это была там моя церковь, кафедра и алтарь, какой бы эта история не была горькой и чудесной». Бракель провел в Москве год и три месяца. В 1561 году он получил помилование и освобождение от заключения от царя Ивана Грозного.
Пребывание в России было для формирования мировоззрения Бракеля основополагающим. Что характерно: Бракель истолковывал годы своего заключения как испытание, а не как наказание. Сопоставляя свою судьбу с историей Ионы в Ниневии и с историей Иосифа в Египте, Бракель нашел для своей деятельности священника, ставшей теперь его единственным призванием и целью жизни, правовую основу. Он называл свой опыт в России своей «крестной школой» („Creutz Schule“), в прохождении которой он видел отражение Божьей милости.
Назад в Ливонии
Освобожденному от заключения Бракелю разрешили жить в Нарве, которую Россия завоевала в 1558 году, как и Тарту. В Нарве Бракель служил лютеранским пастором, как он сам написал последующие семь лет („bei sieben Jar“). Скорее всего, его освободили из заключения с некоторыми условиями, содержание которых неизвестно. Предполагали, что ими могло быть обязательство служить царю на завоеванных Россией территориях. Причем, «семь лет» совсем необязательно принимать буквально, учитывая литературный контекст выражения. В любом случае после ухода из Нарвы приблизительно в 1569 году Бракель отправился назад в Тарту, где он не был уже с десяток лет.
Предположительно, что во время своего второго пребывания в Тарту Бракель уже не работал пастором. Продолжительность этого периода неизвестна, но умещается в промежуток с 1569 по 1571. В качестве причины приезда Бракеля в Тарту предполагали его интерес к тому времени начавшим возвращаться домой горожанам и в особенности к своим близким родственникам. В Тарту Бракель должен был обязательно познакомиться с возвратившимся из заточения бывшим пастором церкви Марья Иоганном Веттерманом. И, вероятно, именно в это время Бракель женился. Его женой стала дворянка Вестфальского происхождения Анна фон Регенберг (но, может быть, как предполагает тщательно изучавший творчество Бракеля Мартин Линде, они поженились уже до 1559 года), чье место рождения неизвестно.
Бракель покинул Тарту или даже бежал оттуда не позднее 1571 года, вероятно, еще до авантюристской попытки мятежа Элерта Крузе и Иоганна Таубе 21 октября 1571 года и последующей за ней кровавой расправы со стороны русских властей (при описании этого события в своей книге Бракель, скорее всего, опирался на хронику Бальтазара Руссова). Общей причиной отъезда Бракеля называют сложные политические условия.
На Сааремаа
Скорее всего, в 1572 году Бракель переехал на Сааремаа и в том же году у него родилась дочь Доротея (возможным местом рождения дочери называют Курессааре (Arensburg)), единственный ребенок в семье. Может быть, Бракель отправился жить на Сааремаа все-таки и годом позднее, так как в марте 1573 года остров стал владением Дании, и о своем пребывании на Сааремаа сам Бракель говорил в связи с правлением Клауса фон Унгерна, наместника короля Фредерика II, которое началось в июле 1573 года. В любом случае Бракель остался на Сааремаа до 1576 года. Возможно, между отъездом из Тарту и прибытием на Сааремаа поместилась еще одна остановка в Каркси (Karkus), находящемся сейчас на юге Вильяндимаа, но принадлежащей тогда Швеции. Но, может быть, Бракель остановился там до своей поездки в Тарту. По одному его намеку складывается впечатление, что он должен был быстро покинуть Каркси.
Неясно, почему Бракель отправился именно на Сааремаа. Причиной может быть и простой факт, что это была та часть Ливонии, которая осталась в неприкосновенности от русских войск. На траекторию передвижений Бракеля могло повлиять и расположение земельных владений его влиятельного рода: кроме Тартуского епископства Бракели жили еще во многих мызах на Сааремаа – роду принадлежало и получившее от них свое имя имение Праакли (Brackelshof) под Курессааре, и имение Пихтла (Pichtendahl, тогда Brackelshof) в приходе Пюха (Pyha). И именно в качестве пастора прихода Пюха Бракель стал служить на Сааремаа.
В то время, когда Бракель жил на Сааремаа, военная активность России в Ливонии достигла своего пика. В феврале 1576 года русские войска достигли по морскому льду и Сааремаа и основательно его разорили. Сожгли и церковь в Пюха, чье убранство полностью уничтожилось. Вскоре после военного похода русских Бракель покинул с семьей Сааремаа. Начался самый долгий бездомный период в его жизни.
Уезду Бракеля из Ливонии способствовали нестабильные политические обстоятельства, но и волнения в приходе Пюха. Бракеля обвиняли в двух вещах: в том, что Пюха была разорена именно из-за него, так как русские были на него как на находящегося в России заключенного рассержены, а еще и в том, что Бракель позволил захватить церковную утварь и не защищал церковь достаточно хорошо. Скорее всего, почвой для таких настроений были нравоучительные проповеди Бракеля до прибытия русских – для Бракеля, которые истолковывал ужасы войны в христианском духе и полагал, что страдания являются божьим наказанием за грехи, было очевидно („klar vnd offenbar“), что если островитяне не изменят своих нравов, то судьба континентальной части Ливонии рано или поздно коснется и их. Это свое убеждение он, очевидно, проповедовал часто – «пел опять свою старую песню как несвоевременная птичка и неприятный посланец» („wie ein vnzeitiger vogel, vnd vnangenehmer Botte“). После разрушения Пюха он должен был только убедиться в нем еще сильнее.
Таким образом, Бракель бы вынужден «отвратить свое сердце и глаза от родины», решив, что «лучше скитаться с чистой совестью, чем оставаться с черной посреди этого презрения». Расставание с родиной долго терпевшего недовольство священника проистекало и из желания «не бросить себя и родных в безумное несчастье и опасность». Помимо этого он учел и свой «весьма высокий возраст» и «слабое здоровье из-за многих беспокойных лет». Решение об уезде было, наконец, продиктовано и установкой, которая уже со времен репрессий стала один из основных мотивов в мировоззрении Бракеля: истинное служение не заслуживает благодарности далеких от бога людей, а только ненависть и порицание.
Жизнь беженца в Западной Европе
Прождав всю долгую зиму, Бракель с женой и дочерью покинул Сааремаа «с тяжелым сердцем и пустой мошной». Морем отправились в Курляндию, дальше поехали через Кенигсберг и Любек в Люнебург, куда прибыли в 1677 году. Это было «печальное и долгое путешествие». К осени того же года все континентальная часть Ливонии кроме Таллина (Reval) и Риги (Riga) была занята русскими.
В Люнебурге Бракель получил помощь от одного местного солевых дел мастера (Sülfmeister – по крайней мере, хозяина одной соляной мастерской) Иеронимуса Семмельбекера, которому он посвятил два года спустя свою книгу. В посвящении мастер называется «доброжелательным патроном и благодетелем». В том же году к воротам Люнебурга подошла чума. Бракель бежал. И обосновался в 1578 году уже в Зост (Вестфалия) и в Липпе. В последнем месте, откуда была родом его мать, Бракель пребывал дольше всего, очевидно, работал священником, но именно там его не приняли так уж хорошо. Бракель возвратился в Люнебург и снова-таки бежал из-за новой вспышки чумы, не желая рисковать жизнями себя и своих близких: «Тот, кто любит опасность, от нее и погибает». Бракель отправился на запад, в Нидерланды.
В 1579 году Бракель стал пастором лютеранского прихода в Антверпене, представляющего Аугсбургскую конфессию. Из жителей Антверпена лютеране составляли тогда 17 %, кальвинисты 33 % и католики 50 %. С количеством жителей около ста тысяч человек Антверпен был самым большим городом в Нидерландах, одновременно самым большим городом в Европе – примерно таким же большим, как Москва (тогдашние города на севере Нидерландов, как и в Ливонии, были по сравнению с этими городами более чем в десять раз с меньшим количеством населения).
Работая пастором в Антверпене, этом купеческом городе с богатой культурой и научной жизнью, в 1579 году Бракель опубликовал свой труд жизни „Christlich Gesprech Von der grawsamen Zerstörung in Lifland, durch den Muscowiter vom 58. Jar her geschehenn“ («Христианская беседа о жестоком разгроме Ливонии московитами начиная с 58 года»), книгу толщиной в 286 страниц, основная часть которой, 2/3 всего теста, является рифмованным стихотворным диалогом. «Христианская беседа» рассматривает вторжение русских войск в Ливонию в 1558 году и последующий за этим многострадальный период до 1577 года. В предисловии Бракель называет труд «маленькой благодарностью Бога за его большую верность и щедрость».
Погибала, однако, не только старая Ливония. И в Антверпене начались времена перемен. В 1576 году испанские войска устроили в городе широкомасштабный погром, из-за чего в Нидерландах еще более углубились антииспанские настроения. С 1579 года до завоевания города испанцами в 1585 году Антверпен принимал участие в мятеже против власти Испании, которыми руководили нидерландские кальвинисты. Этот период называют и Антверпенской республикой – именно Антверпен был столицей мятежа. Это был радикальный период, во время которого, например, католичество было в городе запрещено.
Из-за конфликтов, прежде всего, с анабаптистами (перекрещенцами) Бракель покинул Антверпен. Когда именно это произошло неизвестно. Очевидно, не позднее 1785 года. В любом случае Бракель жил после своего антверпенского периода в Гольштейне и позднее в восточной Фризии, где он будто бы снова был пастором. Вероятно, Бракель работал там придворным проповедником у овдовевшей графини, но, скорее всего, это не соответствует действительности, так как вдова графа Энно II Анна, которую видно имели в виду, умерла уже в 1575 году, а проповедниками при ее дворе значатся другие люди.
В 1595 году Бракель переехал в Гамбург, где он остался до 1599 года. Престарелый Бракель, чье зрение уже значительно ослабело, получил в Гамбурге помощь и поддержку от бежавших из Нидерландов брабанцев. Скорее всего, это были беженцы из Антверпена, где после захвата испанцами в 1585 году начался быстрый и широкомасштабный процесс насильственной католизации и откуда за пару лет бежало более половины населения. Многие купцы из Брабанта выбрали после бегства из Антверпена в качестве остановки именно расположенные рядом лютеранские немецкие города, например, Эмден в восточной Фризии и Гамбург.
К 1599 году, после приблизительно двадцати лет жизни беженца в Западной Европе, будучи побывав в большинстве ганзейских городов, Бракель вернулся назад в Ливонию. Он остановился у своих родственников в Риге, где и умер в 1602 году. Вместе с ним, вероятно, умерла и его жена Анна. Это обстоятельство дает возможность предположить, что причиной смерти была какая-нибудь болезнь, скорее всего, чума.
В год смерти Бракеля Рига, которую еще поздней осенью 1601 года безуспешно пытались захватить шведские войска герцога Карла (в будущем короля Карла IX), принадлежала еще Польше и Литве. Начавшаяся в конце 1601 года зима была необычайно холодной, кроме голода в разоренной войной Ливонии началась эпидемия чумы. Престарелый Бракель, в родном городе которого (Тарту) при его жизни три раза менялись правители, чье население пережило большие перемены, русификацию и католизацию, мог видеть во всех этих событиях намеки на скоро приближающийся конец света: „Vnd muss der grosse Tag des Hern/ Bald kommen vnd dem Jammer wehrn.“ («И скоро должен прийти великий Божий день и положить конец бедствиям».)
Творчество
«Христианская беседа»
Временем написания Бракелем его «Христианской беседы» предположительно считают промежуток между летом 1578 года до июля 1579 года (введение датировано 18 июля 1579 года). Из этого следует, что этот весьма объемный и большей частью рифмованный текст был написан с впечатляющей скоростью. Новое издание произведения появилось только в 1889 году в редакции тартуского литературоведа Теодора фон Рикхофа. К тому времени оригинал труда уже стал большой редкостью. Позднее «Христианская беседа» уже полностью не переиздавалась.
Согласно введению Бракель намеревался опубликовать свой труд анонимно, но дал себя переубедить «христианским, ученым и благонравным людям», ознакомившимся с текстом по мере его написания. Бракель подумывал об анонимности из-за оснований безопасности, чтобы не возбудить снова неудовольствия и не пережить неприятности. Решение напечатать свое имя возникло из желания усилить с помощью авторизации истинность и достоверность, аутентичность книги и дать тем самым больше веса тексту, или как Бракель объясняет в своем введении: «Чтобы весь труд после упомянутого разгрома (как это точно стало бы) не вызвал недоверия и сомнения из-за умалчивания моего имени и чтобы весь положенный труд не оказался бы напрасным». Заслуживает внимания и то, что Бракель написал свою книгу на верхненемецком диалекте, а не на нижненемецком, который был его родным языком и одновременно языком общения высшего ливонского общества. Этот выбор гарантировал Бракелю большую анонимность, но с другой стороны верхненемецкий язык способствовал нахождению более широкого круга читателей.
За введением, где Бракель дает краткий обзор событий недавней ливонской истории, набрасывает помимо прочего свою биографию и излагает причины, побудившие его написать книгу, а также ее цели, следует «Обращение к христианскому читателю» („Vorrede an den Christlichen Leser“).Затем начинается основная часть книги – оформленный пьесой стихотворный диалог с парными рифмами. Труд завершает «Заключение и короткое увещевание» („Beschlusz mit einer kurtzen Vermanung“), написанное прозой как вступление и обращение. Текст предвещают два стихотворения на случай на латинском языке (от М. Теодоруса Сорбариуса Ф. Иоганна Лоннэруса).
Построение стихотворного диалога действительно драматично. Это беседа ливонского военного беженца Кристиана со своими благодетелями Северином, Пием и Юстусом. Паломник Кристиан стоит вечером вместе с женой Сарой и детьми перед воротами одного города („Stedtlein“) Священной Римской империи. Ему навстречу выходил Северин, городской пастор. Кристиан описывает пастору свою печальную долю, просит помощи и совета. В Кристиане, который после постигшей Ливонию катастрофы, «должен был все скитаться из одного места в другое» есть некоторые черты Агасфера, «вечного жида», легенда о котором, соединяя старую средневековую традицию и историю о лютеранском пасторе-исповедальнике грехов, листовками быстро стала известной по всей Европе начиная с 1602 года (особенно в хронике Бальтазара Руссова 1584 года, где упоминается пророк Юрген, который будто бы незадолго до вторжения России в 1558 году странствовал по Ливонии и был там уже лет десять; намек на пребывание Юргена в Ливонии был найден и в труде Бракеля).
Северин оказывается готовым помочь и хлопочет за Кристиана, правда, находя для него «одежду, язык и образ» у местного начальника госпиталя Пия. Пий тоже сразу же готов помочь, но для этого нуждается согласно городским законам в разрешении судьи – Юстуса. Случайно приближается Юстус, который быстро дает свое согласие. За этим следует длинная беседа, за время которой Кристиан дает обширный обзор общественного миропорядка Ливонии, красочно описывает военные события и порицает три главных греха, которые, по его мнению, причинили больше всего бед и в Ливонии, и во всем христианском мире вообще. Эти грехи – неверность („Untreu“), жадность („Geitz“) и самоуверенность („Sicherheit“).
К концу беседы Северин просит ливонца Кристиана, чтобы он прочитал горожанам проповедь. Другие соглашаются. За этим следует проповедь Кристиана о том, «как нечестивцы и праведники должны плодотворно поучиться и найти для себя пользу из этого ужасного поражения (т.е. событий в Ливонии – В.А.)». Основой проповеди является первое послание Павла коринфянам, последнее предложение которого (1Крф 10:12) Бракель цитирует в конце книги: «Посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть».
Целевые установки
Во вступлении к «Христианской беседе» Бракель формулирует пять основных целей своей книги. Во-первых, это богослужебная функция, «Христианская беседа» это прославление Бога. Но у произведения есть и сохраняющая память функция – будущие поколения (включая потомков автора) должны будут опереться на «Христианскую беседу». Помимо этого «Христианская беседа» предупреждение современникам автора. Помимо этого у произведения есть терапевтическая функция – книга хочет предложить поддержку и утешение беженцам из Ливонии и Нидерландов – всем, кого «разбросали». И, наконец, у «Христианской беседы» есть практическая и автотерапевтическая функция – Бракель говорит, что написал труд для того, чтобы безработным беженцем лучше использовать свое время, но и для того, чтобы во время написания избавиться от «уныния» («уныние» важное в авторских самоописаниях и повторяющееся слово). Таким образом, согласно задумке автора «Христианская беседа» является, по крайней мере, духовной, исторической и прикладной литературой.
Тем не менее, «Христианская беседа» выполняла еще одну функцию, а именно этот труд пытался удовлетворить интерес жителей Священной Римской империи по отношению к Ливонии и происходящим в ней событиям, а также к России и предложить им достоверные свидетельства вместо слухов. И в этом Бракель видел свое призвание.
Начиная со спасения из неволи в России, Бракель истолковывал свою жизнь как жизнь бездомного раба божия в безбожном мире, видел себя в качестве распространителя слова божия, кому судьбой предопределено заслуживать неблагодарность и ненависть остальных, но которого во всех напастях всегда спасает ото всех бед и защищает Господь, так как когда-то Иону и Иосифа на чужбине. В отличие от послушных жителей Ниневии, которым предрекал бедствия Иона, ливонцы не захотели послушаться Бракеля и не изменили свои нравы. И поэтому их постигла неотвратимая кара Божия: уничтожение Ливонии согласно представлениям Бракеля это своего рода произнесенная самим Богом проповедь. Не посредством кого-нибудь, как, например, Бракеля, а сам «всесильный Господь (---) проповедовал городу, крепости, дому и зданию, превратив их одно за другим в золу и пепел». Это было слово гневного Бога в самом чистом виде.
Свою задачу в Священной Римской империи Бракель видит в том, чтобы по возможности предотвратить повторения такой же судьбы, как и у Ливонии. Это стало его т.н. международной миссией. Жители Священной Римской империи были тоже основными адресатами «Христианской беседы».
Для Бракеля Россия была «языческой и варварской» („Heidenschaft vnnd Barbarei“), а ее властитель Иван Грозный двуличным человеком, но Бракель не считает, что положение в Ливонии или позднее в Священной Римской империи или вообще в мире было бы значительно лучше. По мнению Бракеля, как русские не хотят (православная церковь, как и царь Иван, который с удовольствием использует христианские аргументы, но не живет по Христу, следовательно, не является христианским владыкой), или не могут жить по Христу, так это было и в Ливонии, где «ненемецкие» (эстонские и латышские) крестьяне были вынуждены жить из-за своих нехристианских властителей наподобие язычников. Жители Священной Римской империи, однако, могли бы жить по-христиански с гораздо меньшими усилиями, по мнению Бракеля, но все-таки не живут. И все-таки Бракель находит и тут, и там настоящих христиан, какими он их понимает.
Хотя Бракель и бичует в своем труде греховность ливонцев и считает ее причиной постигших Ливонию бед, это все-таки не является «стиркой грязного ливонского белья». Наоборот, Ливония становится в «Христианской беседе» учителем Священной Римской империи и всего христианского мире. Знаменателен здесь фрагмент из заключения Бракеля, где (само)критика Ливонии трансформируется в ее апологию: «Теперь можно пожелать (так как с историей бедной Ливонии теперь так далеко), что вину и наказание найдут только там и нигде больше (так, как сейчас весь мир корит Ливонию). Но правда свидетельствует, что недостатки есть не только в Ливонии, но, к сожалению, везде вокруг: поэтому каждый должен проверить и обвинить себя по справедливости. Ливонцы согрешили, это правда, но не только они».
Можно сказать, что, не взирая на всю стройность теологической логики объяснения, автор так и не может окончательно понять и принять ту беду, которая произошла с Ливонией и ее жителями.
История, теология и автобиография
Бракеля называли хронистом, но его задачей не было написание хроники: «Так я больше был занят выяснением причины: почему эту землю так наказали, а не временем, местом и личностью, когда, где и почему и что случилось раньше или позже». Бракеля интересовал вопрос о причине страданий и возможности их избежать: «Почему же снова и снова так, что не только Ливония, но гибнут и другие земли, города, правления, сословия и служения и отчего это происходит? Как сделать так, чтобы счастье и благословение было бы везде и росло во всех сословиях?»
Считается, что Бракель читал нижненемецкую хронику „Chronica der Prouintz Lyfflandt“ своего сослуживца Бальтазара Руссова и сильно ей вдохновился. Хроника Руссова появилась только годом раньше «Христианской беседы», в 1578 году в Ростоке и сразу в двух изданиях. Было найдено, что дополненное издание хроники Руссова, которое вышло в 1584 году в Барте (Померании), в свою очередь было вдохновлено трудом Бракеля, в особенности т.н. «части описания обычаев».
Хотя Бракель и Руссов были оба лютеранскими пасторами и видели в исторических событиях божественные действия, свои тексты они написали очень по-разному: Руссов акцентировал исторический нарратив, Бракель уделил внимание теологии. Бракель выделяет из истории только отдельные события, чтобы использовать их для иллюстрации своего дидактического замысла, которое должно увещевать читателя к исправлению нравов, так он использует и примеры из Библии. У него ясное представление об идеальном обществе и идеальном человеке, и с этими идеальным образом он сопоставляет то, что находит в Ливонии и в других местах. Война как таковая не интересует Бракеля, как и ее описание, война связана для него с несчастьем и страданием.
«Христианская беседа» не пытается быть историческим трудом, в основной части это «моралистический теологический трактат об отношениях Бога и человека» (Мартин Линде), в основе которого монолог Кристиана как альтер эго Бракеля, а описанные там исторические события становятся, по сути, примерами в большой проповеди. Бракель не рассказывает на страницах «Христианской беседы» и свою историю, а преподносит жизнь одного христианина, которую иллюстрируют примеры из его, Бракеля, жизни. Эта биография является органичной частью истории как примера для проповеди. «Христианская беседа» вполне читается как ключевой текст по истории Ливонии, но в таком случае у читателя могло бы быть уже предшествующее представление о событиях ливонской войны и Ливонии вообще.
Гораздо ближе чем хроники к «Христианской беседе» относятся духовные песни о падении старой Ливонии, например, текст Буркарда Вальдиса „Parabell vom verlorn Szohn“ («Слово о пропавшем сыне»). В контексте прибалтийской литературы катастроф труд Бракеля можно сопоставить с жалобной песней пастор из Пухья Кясу Ханса „Oh! ma waene Tarto Liin ...“ времен Северной войны (1708) или с книжным дебютом сына пастора Якоба Михаэля Рейнхольда Ленца – эпическим стихотворным циклом „Die Landplagen“ («Наказания земли») (1769).
Вахур Аабрамс
![Sagen und Curiosa des Inlandes und der Nachbarschaft [07] (Vorgehende Zeichen vor den Russischen Kriegen 1558 ff.)](./files/tekst/3899/detail/thumb/52210-52303.jpg "Sagen und Curiosa des Inlandes und der Nachbarschaft [07] (Vorgehende Zeichen vor den Russischen Kriegen 1558 ff.)")