Nikolai Karamzin (1766 – 1826)ОбзорБиографияНиколай Карамзин родился 1 декабря 1766 года близь Симбирска в семье отставного капитана и среднепоместного землевладельца Михаила Карамзина. Его мать умерла рано, и отец женился на тетке Ивана Дмитриева, будущего поэта, с которым Карамзина связывали узы дружбы. Всего в семье было шестеро детей. После непродолжительного обучения в симбирском пансионе Карамзина отвезли в Москву и определили в частный пансион профессора Иоганна Маттиаса Штадена. Здесь будущий писатель и историк получил основательное образование, занимался немецким, французским, английским и итальянским языками, а в последний год в пансионе посещал даже университетские лекции. В 1783 году Карамзин отправился в Петербург, где служил в Преображенском полку, но уже в том же году (в возрасте 17 лет) вышел в отставку из-за смерти отца. К этому времени относится и его первый дошедший до нас литературный опыт – перевод идиллии швейцарского поэта и художника Саломона Геснера «Деревянная нога» („Das hölzerne Bein“). Уехав в конце 1783 года в Симбирск, Карамзин знакомится там с переводчиком и масоном Иваном Тургеневым, в будущем директором Московского университета, который, по словам Дмитриева, «отговорил его от рассеянной светской жизни и карт» (Эйдельман: 31). Молодой Карамзин уезжает с ним в Москву, где входит в масонские круги и знакомится с известным книгоиздателем Н. Новиковым, привлекшим его к переводу книг и работе в первом русском журнале для детей «Детское чтение». Карамзин переводит «Юлия Цезаря» Шекспира (1787), «Эмилию Галоти» Лессинга (1788). 18 мая 1789 года Карамзин выезжает из Москвы навстречу своему европейскому путешествию. ПутешественникО путешествии Карамзина большей частью известно из его произведения «Письма русского путешественника», публиковавшегося в 1791-1792 гг. в издаваемом им «Московском журнале». Как это часто случалось с восприятием творчества Карамзина его «Письма» часто считали подлинным автобиографическим текстом, и сам автор способствовал такому прочтению. Тем не менее, будто бы написанные в дороге, на лоскутах карандашом письма являются тщательно скомпонированным и подвергавшимся авторской правке текстом. Автор писем описывается как наивный и впечатлительный молодой человек, образованный щеголь, а его поездка имеет своего рода значение культурной инициации. Целью Карамзина не было составление свода писем, состоящего исключительно из сведений информационного характера, хотя в произведении сообщается много подробностей о жизни заграницей, но в первую очередь поиск новых индивидуальных впечатлений, что сближает его книгу с «Сентиментальным путешествием» Стерна “ („A Sentimental Journey Through France and Italy”, 1768), чей Йорик неоднократно упоминается в письмах. Литературная составляющая труда Карамзина связана и с тем, что в своих описаниях (не настолько погруженных в себя как у Стерна) он постоянно отсылает к игре воображения и некоторым литературным образцам (например, готическое описание замка в лесу, пребывание в монастыре). Согласно Юрию Лотману для Карамзина было принципиально важно обращение и к «Философским письмам» („Lettres philosophiques”, 1734) Вольтера, но в отличие от присущей ему оппозиции „легкомысленный француз“ – „положительный англичанин“, Карамзин более заинтересован не в подчеркивании различий европейских народностей, а в «идее единства цивилизации, пробивающейся сквозь эти различия» (Лотман: 536). Писателя интересует европейская культура в целом (хотя отдельные народы постоянно сопоставляются), причем западноевропейский опыт не столько противопоставляется русскому, но благодаря самим «Письмам» становится частью русской культуры. Таким образом, Карамзин (позднее прозванный «новым Стерном») в изящной и новаторской форме открывает для русского читателя эмоционально насыщенную культуру Германии, Швейцарии, Франции и Англии. Герой «Писем русского путешественника» посещает Кенигсберг, Берлин, Дрезден, Веймар, Франкфурт, Цюрих, Женеву, Лион, Париж и Лондон. Важной частью произведения является описание встреч с известными людьми. Так, Карамзин встречается и обстоятельно беседует с Имманиулом Кантом, Иоганном Готфридом Гердером, Христофом Мартином Виландом, Иоганном Каспаром Лафатером, с которым уже переписывался в Москве. Путешественник посещает заседания французского Национального собрания (и, возможно, видит Мирабо и Робеспьера), общается с немецким литератором и издателем Кристофом Фридрихом Николаи, профессором философии Эрнестом Платнером, французским писателем Мармонтелем, наблюдает Марию-Антуанетту, описывает заседания палаты общин английского парламента. По возвращении (в июне 1790-го) статус Карамзина значительно меняется. Если раньше можно было говорить об используемой им роли ученика (своих масонских друзей – Тургеневых, Новикова, Кутузова), то теперь он выступает в роли знатока и учителя. «Письма русского путешественника» выходили неоднократно: полностью или фрагментами. Самым точным с академической точки зрения является издание этого произведения в серии «Литературные памятники» в 1984 году (с сопроводительной статей Лотмана). На эстонском языке вышло только письмо от 31 мая 1789 года, переведенное Ханса Ванавески для составленного Сергеем Исаковым сборника «В почтовой карете по Эстонии» (1971). Однако Карамзин представляет в связи с Прибалтикой интерес не только как побывавший здесь проездом русский писатель, но и как друг Якоба Михаэля Рейнхольда Ленца. Карамзин и ЛенцС Ленцем Карамзин познакомился в кругу московских масонов. Оба писателя жили в доме на Кривоколенном переулке. Вполне вероятно, что именно благодаря Ленцу и его рассказам о немецких литераторах Карамзин приобрел то «домашнее» знание немецкой литературы, о котором пишет и Лотман (Сотворение Карамзина: 52). В произведениях Карамзина есть некоторые переклички с творчеством Ленца, к тому времени уже забываемого на родине автора. Так, в начале «Писем русского путешественника» (письмо из Риги 31 мая 1789 года) Карамзин упоминает «поэму шестнадцатилетнего Л**», под которой следует подразумевать напечатанный в Кенигсберге текст Ленца „Die Landplagen” («Народные бедствия»), написанный им в 1769 году. Элегия в прозе «Цветок на гроб моего Агатона» (1792), созданная на смерть друга Карамзина Александра Петрова, перекликается в заглавии с надгробным словом Ленца «Нечто о Филотасе. Фиалка на его гроб», посвященном другу поэта барону Фитингофу. Наконец, можно спекулировать о том, как попытка самоубийства героини «Домашнего учителя» („Der Hofmeister”, 1774) Ленца могла реализоваться в «Бедной Лизе» Карамзина (мотив утопления). Рассказы Ленца о немецкой литературе в значительной степени могли моделировать программу поведения русского путешественника в Германии. По проницательному замечанию Лотмана герой Карамзина при явном интересе к Гердеру и Виланду, добиться беседы с которым стоило ему многих трудностей, не проявляет должной энергии чтобы увидится с Гёте (который, как известно, рассорился с Ленцем). С другой стороны путешественник посещает в Кенигсберге – городе студенческой жизни Ленца - Канта, которого Ленц до разрыва считал своим учителем и в честь которого от имени всех лифляндских и курляндских студентов написал стихотворение. Русский биограф Ленца М. Розанов приводит в своей монографии письмо Ленца проживающему в Тарту брату, где последний просит настоятеля церкви Яани и впоследствии тартуского лектора эстонского языка помочь сделать пребывание Каразмина в Тарту «совершенно приятным». Ленц сообщает, что Карамзин любит немецкий язык и пишет на нем как природный немец. Брат Ленца Фридрих Давид упоминается и в «Письмах», однако косвенно. Автор сообщает, что «здесь-то живет брат нещастного Л**. Он главный пастор, всеми любим, и доход имеет очень хороший. Помнит ли он брата?» Можно предположить, что Карамзин и Фридрих Давид все-таки встречались (Лотман полагает, что именно от него путешественник получил сведенья об эстонском языке), и косвенно укоряющее отношение к Фридриху Давиду объясняется тем, что семья бедствующего поэта оказалась к нему в достаточной степени равнодушной. Мнение Карамзина о Ленце представлено в тексте «Писем» в размышлении некого лифляндского дворянина, который, сопоставляя счастливого лектора с несчастным поэтом, заключает, что «самое то, что одного прославляет и счастливит, делает другого злополучным». Далее Ленц сравнивается с Клопштоком и Шекспиром и делается упор на губительной сути его поэтического дара вообще: «глубокая чувствительность, без которой Клопшток не был бы Клопштоком и Шекспир Шекспиром, погубила его (Ленца – Б.В.). Другие обстоятельства и Л** бессмертен!» Однако мнение неизвестного о Ленце оказывается лишь очередной литературной маской, с которой в примечаниях солидаризируется и сам автор: «Глубокая меланхолия, следствие многих несчастий, свела его с ума; но в самом сумасшествии он удивлял нас иногда своими пиитическими идеями, а всего чаще трогал добродушием и терпением». Таким образом, Карамзин находится среди тех, кто сформировали представление о Ленце как о „гениальном безумце“. Путешественник в ПрибалтикеВ письме, датированном 31 мая 1789 года, где описывается путешествие от Нарвы до Риги, путешественник передает и свое впечатления от местных жителей. Как часто случается в «Письмах», Карамзин высказывает те или иные мнения от лица некоторых побочных персонажей, подчеркивая их субъективизм и разделяя их от своей истинной точки зрения. В данном случае оценка эстляндцев и лифляндцев заимствована у местных остзейских дворян и поэтому негативна, местные крестьяне наделяются такими чертами как непроворство, неловкость и недогадливость («Всякий должен думать, что они, просто сказать, глуповаты»). Правда, следует обратить внимание на некоторый парадокс между сообщаемой информацией и увиденной реальностью: «Господа, с которыми удалось мне говорить, жалуются на их леность и называют их сонливыми людьми, которые по воле ничего не сделают: и так надобно, чтобы их очень неволили, потому что они очень много работают, и мужик в Лифляндии или в Эстляндии приносит господину вчетверо более нашего казанского или симбирского». Предполагаемая природная ленивость местных крестьян контрастирует с их необычайной загруженностью работой, даже приносящей помещикам значительный доход. Карамзин нигде не говорит более подробно о крепостном праве в Прибалтике и даже, характеризуя крестьян, «работающих господеви со страхом и трепетом», использует реминисценцию из второго псалма «Работайте господеви со страхом и радуйтеся ему с трепетом». По сравнению с Денисом Фонвизиным и АлександромРадищевым текст «Писем» будто бы более осторожен и аполитичен. Не остается незамеченной и склонность местного народа к веселому времяпровождению, отмечается большое количество кормчей. Вообще склонность к веселости является одним из лейтмотивов данного письма. Так, описывая Дерпт (Тарту), автор замечает, что в этом прекрасном городе «все праздновало и веселилось». Однако веселость Тарту напоминает путешественнику вдруг о тяжкой судьбе Ленца, как и праздничное настроение крестьян, «сих бедных людей», контрастирует с описанием их «страха и трепета». Все письмо строится на противопоставлении одних ситуаций или настроений другими (кибитка ломается по дороге, некий полицейский высказывает неудовольствие и вдруг описывается гостеприимная семья прибалтийских немцев, а в дальнейшем местные господа уже упоминают о том, что крестьян надо «очень неволить»). Из других источников известно, что Карамзин был настроен гораздо более критически по отношении к Прибалтике. Из письма его друзей известно, что он третирует бедную Лифляндию до последней степени. «Ее надо проехать, говорит он, зажмурив глаза» (Лотман: 52). Карамзин распространяется и о местных языках, правда, находит помимо прочего, что языки лифляндцев и эстляндцев сходны. Представляется маловероятным, чтобы брат Ленца Фридрих Давид, лектор эстонского языка, мог бы дать Карамзину такую ошибочную информацию. Писатель, поэт, издательЗначение Карамзина как писателя для русской литературы велико: Карамзин, по сути, реформирует русский литературный язык того времени, активно вводит в словоупотребление новые слова и заимствования из французского языка. Литературное общество «Арзамас», созданное в 1815 году последователями писателя, способствует языковой реформе, противостоя другому обществу, «Беседе русского слова», придерживавшемся более консервативных традиций. Карамзин создал целый ряд сентиментальных повестей, главное внимание в которых уделено «жизни сердца», внутренним переживаниям персонажей, прочувствованным и изящным описаниям природы («Евгений и Юлия» - 1789, «Бедная Лиза» - 1792, «Наталья, боярская дочь» - 1792, «Сиерра-Морена» - 1793, «Остров Борнхольм» - 1793, «Юлия» - 1796). «Бедная Лиза» является, пожалуй, самой известной из них, а описанный в повести пруд около Симонова монастыря в Москве стал местом паломничества читателей. Часть его произведений посвящена исторической тематике («Наталья, боярская дочь», «Марфа-посадница, или покорение Новагорода» - 1802) и предвосхищает его работу над „Историей государства Российского“ (1816-1829). Повесть «Остров Борнгольм» может рассматриваться в рамках готической традиции. Написанная полемически по отношению к Руссо «Моя исповедь» (1802) и «Рыцарь нашего времени» (1803) любопытны, как попытки воссоздать типологический характер «героя своего времени», предвосхищая в русской литературе персонажей Пушкина и Лермонтова, а в мировой – соприкасаясь с произведениями Мюссе, Сенанкура, Констана, Шатобриана. Особый интерес представляет сопоставление позднейшего труда Карамзина, «Истории государства Российского», с эпическим романом Шатобриана «Мученики» (по мнению Лотмана обоих авторов сближает желание противопоставить «философскому веку» не романтический субъективизм, а власть традиции и примитива, воплощенного в конструировании средневекового мировоззрения повествователя). Для Карамзина поэт является «сердценаблюдателем по профессии». В своих стихотворениях он всегда стремился к простоте стиля (и одновременно поэтизировал прозу) и отказывался от свойственной русской поэзии того времени высокой тематики и тем самым способствовал разрушению поэтических канонов того времени (восходящих еще к Ломоносову). В своих текстах он не боится использовать на фоне нормированного увлечения белым стихом банальные рифмы, избегает метафор и иносказаний. Самыми увлекательными являются для него простые, даже обыденные вещи. Так, даже возлюбленная лирического персонажа «и талантов за собою не имеет никаких» («Странности любви, или Бессонница», 1793). В одном из своих самых популярных стихотворений «Кладбище» (1792), являющимся вольным переводом из немецкого поэта Л. Козенгартена и представляющим собой образец кладбищенской поэзии конца 18 века, автор представляет одна за другой две диаметрально противоположные точки зрения. Из-под его пера вышла и необычайно распространенная впоследствии эпитафия «Покойся, милый прах, до радостного утра», предположительно находившаяся и на надгробии Ленца. Помимо этого, Карамзину принадлежат альбомные стихи, послания, баллады. Тот факт, что произведения Карамзина стали очень быстро общим местом русской поэзии, показывает, насколько прочно вошла в литературу и принесла свои плоды его творческая программа. Карамзин занимался и переводами. Из последних можно упомянуть его переложение драмы индийского поэта Калидасы (жил в 1-3. до нашей эры) «Шакунтала» в 1792 году. Необходимо упомянуть и о роли Карамзина как издателя и публициста. На протяжении всей жизни он издавал ряд литературно-публицистических журналов (1791-92: «Московское чтение», 1795: «Аглая», 1795-99: «Аониды», 1802-03: «Вестник Европы»), где не только публиковал свои произведения, но и помещал обзоры литературы. Позиции Карамзина как независимого литератора, издателя и историка будет позже сознательно подражать Пушкин (как издатель «Современника» и автор исторических трудов). На эстонский язык из Карамзина переведены его повести «Бедная Лиза» и «Наталья, боярская дочка» (в 1974 году) и очерк «Чувствительный и холодный», переведенный в 1900 году. В 19 веке на эстонский язык был переведен фрагмент из Карамзина известный под заглавием «Весна в России» («Нигде весна не имеет столько прелести, как в России»). Он вышел в сборнике „Wenemaa suurusest, rahwa-suguarudest ja uskudest“. Homo politicusСложность подхода к Карамзину как к политику заключается в том, что исследователи очень часто не признавали эволюции его политических взглядов. В юности Карамзин возлагал определенные надежды на французскую революцию и даже симпатизировал Робеспьеру, но позднее, осознав «несбыточность надежд на успехи прогресса, гуманности и мирной свободы человека» разочаровался в ней. Тем не менее, для Карамзина всегда оставалась привлекательной идея о братском соединении людей всего мира (выраженная в ориентирующейся на Шиллера «Песне мира» (1792)), просветительская борьба против невежества, суеверия и деспотизма, который писатель отличал от вполне естественного самодержавия. Карамзин написал две статьи для французского политико-культурного журнала „Spectateur du Nord“ (1797): о русской литературе и о свержении Петра Третьего. Сложность политической позиции Карамзина полнее всего выражается в его взаимоотношениях с царями. У правительства Екатерины, крайне непопулярного в последние годы, Карамзин был на плохом счету из-за связей с опальным Новиковым (заключенным в 1792 году в Шлиссельбургскую крепость). Внутренняя независимость и честность Карамзина привлекла к нему Александра Первого, которому писатель не боялся высказать свои откровенные мнения насчет его царствования. Так, в записке «О Древней и Новой России в ее политическом и гражданском отношениях» (1811) Карамзин оценивает довольно резко не только царствования предыдущих Романовых, но и либеральные проекты самого Александра (введение конституции и отмена крепостного права). Согласно Лотману, политические размышления Карамзина чаще всего сводятся к противопоставлению фигуры благородного, но слабого мечтателя и твердого политика-практика, придерживающегося даже циничных взглядов. Такими персонажами для Карамзина стали Александр Первый и Наполеон. Выпускаемый Карамзиным с 1802 по 1803 год журнал «Вестник Европы» может рассматриваться как бонапартистский (до похода Наполеона в Россию эту позицию разделяли многие). Передовая молодежь (будущие декабристы, про которых Карамзин скажет, что «заблуждения и преступления этих молодых людей суть заблуждения и преступления нашего века») относилась враждебно к все более консервативным взглядам писателя, но уважала в нем «честного человека». Историк31 октября 1803 года Карамзин назначается указом Александра Первого историографом. Один из ведущих русских писателей отказывается от литературы, от публицистической деятельности, даже от должности профессора в Дерптском университете ради служения Клио. Карамзин начинает собирать материалы о русской истории, и в ходе исследования открываются новые тексты (Ипатьевская летопись, «Моления Даниила Заточника»), активно используются зарубежные источники. По сравнению со своими предшественниками, В. Татищевым и князем М. Щербатовым Карамзин обобщает в своем монументальном труде 350 источников и наименований. Вышедшие в феврале 1818 года первые восемь томов истории производят бум и моментально становятся бестселлером, за 25 дней оказываются проданными все 3000 экземпляров. По словам Пушкина, «все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную». Если в «Письмах» Карамзин открывал мир западной культуры, то в «Истории» он оказался Колумбом древней России. Нашлись и критики: Булгарин, отмечавший, что идеи Карамзина годятся только для романа, и передовая молодежь того времени, нападавшая на историка за консерватизм его общественно-политической позиции (так, в предисловии к «Истории» критиковалось заявление, что история народа принадлежит царю). Радикальную молодежь примирил с Карамзиным вышедший в мае 1821 года девятый том, описывающий историю кровавого царствования Ивана Грозного, в котором автор откровенно поведал о тирании и жестокости царя. В 1824 году выходят десятый и одиннадцатый тома, работу над двенадцатым писатель будет продолжать до конца жизни. Хотя будущие историки и исследователи будут упрекать Карамзина в неточностях, в излишней беллетризованности описаний, тем не менее, все последующие работы о русской истории будут созданы под прямым или косвенным влиянием «Истории государства Российского». Карамзин, как назвал его Пушкин, далеко не всегда соглашавшийся с выводами его труда, был «нашим первым историком и последним летописцем». В своем многотомном произведении, основываясь на историческом материале, он создал не лишенные морализаторства типажи героев русской истории. Являясь по убеждениям сторонником просвещенной монархии и врагом деспотизма, Карамзин пытался дать примеры хороших и плохих правлений, соединяя занимательность повествования с блестящим для того времени стилем. Особо заметно влияние его «Истории» на развитие русской литературы: поэтические думы К. Рылеева («Ермак», «Иван Сусанин»), трагедия Пушкина «Борис Годунов», «Смерть Ивана» и «Царь Феодор Иоаннович» А.К. Толстого, исторические пьесы А. Островского черпали свой материал из этого труда. С эпически-философским полотном Карамзина можно сравнить по размаху, охвату материала и богатству персонажей только эпопею Л. Толстого «Война и мир». Однако, став канонизированной классикой, Карамзин утрачивает ко второй половине 19 века свою популярность и больше подвергается критике. Последние годы жизниКарамзин умер 22 мая 1826 года. Хотя до завершения «Истории» было еще далеко (труд остановился на событиях Смутного времени), вполне вероятно, что Карамзин планировал довести повествование только до избрания Романовых. В планы историографа входила новая поездка в Западную Европу, он просит Николая Первого о месте русского резидента во Флоренции ради поправки здоровья (считается, что Карамзин простудился будучи свидетелем восстания декабристов 14 декабря 1825 года). Царь распоряжается выдать ему в полное пользование отдельный фрегат и определяет годовую пенсию в размере 50 000 рублей (этот слишком широкий жест вызывает неудовольствие Карамзина). Планы оказались преждевременными. Карамзины на территории ЭстонииВторая жена Карамзина, Катерина Андреевна Колыванская, была дочерью именитого вельможи Андрея Вяземского и сестрой поэта Петра Вяземского. Будучи внебрачной дочерью, она получила свою фамилию по месту рождения: Колыванью русские называли Таллин (Ревель). Туда же она направилась с детьми и братом 16 июня 1826 года после смерти мужа. В Ревеле семья Карамзиных осталась и на зиму, подробности о жизни Карамзиных в это время можно найти в письмах Вяземского. Салон вдовы Карамзина посещал переводчик русской литературы на немецкий язык Карл фон Кнорринг, издававший в Ревеле «Русскую библиотеку для немцев». Сыновья Карамзина, Андрей и Александр, учились в Дерптском (тартуском) университете. Дочь писателя, в замужестве Екатерина Мещерская, приобрела имение под Нарвой. Старшая дочь, Софья Карамзина, после смерти матери продолжившая традиции знаменитого семейного салона, умерла в Ревеле 1 июня 1856 года. С Эстонией связаны жизнь и творчество поэтессы Марии Карамзиной (1900-1942), жены правнука писателя Василия Карамзина, с которым она познакомилась в Тарту. Позднее супруги жили в Кивиыли, в Нарве вышел единственный сборник стихов Карамзиной (1939) тиражом в 250 экземпляров. (Впоследствии муж был расстрелян органами НКВД в 1941 году, сама поэтесса была репрессирована и скончалась в Сибири). Проживавший в Тойла Игорь Северянин был по матери дальним родственником Карамзина. Борис Вейзенен |